"От Апсуара мало, что осталось"

Мы продолжаем цикл интервью с представителями интеллектуальной элиты страны. Только теперь будет больше не о политике, а о состоянии социальной культуры, первопричине большинства проблем. Сегодня с Дианой Дбар, представителем абхазского научного сообщества мы говорим о культурном регрессе.

- Сегодня возникает ощущение, что само общество недооценивает масштабы изменений, произошедших в культуре. Люди аппелируют к ценностям, с которыми в реальной жизни их почти уже ничего не связывает. На ваш взгляд, в общем  что происходит с абхазской культурой в последний, новейший период истории страны?

- Хочу предупредить, что я не являюсь экспертом по данной проблематике. Поэтому мое мнение  субъективно, основанное на моем жизненном опыте, наблюдениях за событиями, участником и свидетелем которых я стала в новейшей истории. Я в конце 70-х годов оказалась в Сухуме. Это было время очередного всплеска национально – освободительного движения абхазского народа. Я уже начала работать в АБНИИ и АГУ, где впервые узнала о проблемах моего многострадального народа. К сожалению, ни в школе, ни ,тем более, в институте, я не изучала ни языка, ни литературы, ни культуры своего народа. Поэтому мое национальное самосознание стало запоздало формироваться в АбНИИ, который был в авангарде национально - освободительного движения . Сегодня немногие знают, что привычных вам сегодня книг не было. Они были первыми.  Это было очень важно. Это было очень трудно.  Их публикации делали нас  сильными.  Мы узнавали о себе то, что от нас так далеко пряталось.   От этих знаний выпрямлялась наша  спина. Появлялось чувство гордости  за свое историческое прошлое. И главное, мы благодаря им понимали, что мы хозяева этой земли. И что никакой мы не пришлый народ. Изучая историю, публикуя  вопреки всем преградам свои труды, они больше всего беспокоились о дальнейшей судьбе  нашего народа, искали пути защиты его прав. Последние десятилетия – это  трудный период становления нашей республики. Есть успехи, но еще больше проблем. Сегодня  появилось слово  "глобализация". Для малочисленных народов, как  мы, это очень  тяжелое испытание.  Чтобы в ней выжить ,нужна необыкновенно большая воля. Для этого нужно реально осознать , у какой опасной черты мы стоим.

- Мы все живем в условиях практически непрекращающейся дискуссии о политическом и государственном устройстве страны:о власти, об оппозиции. Но на ваш взгляд, почему вообще практически нет дискуссии о состоянии культуры?

- Сказать, что этих дискуссий нет ,будет не справедливо.  Есть, но в недостаточном количестве.  Это очень большая и многогранная проблема. И здесь есть то, что мы потеряли,  и то, что приобрели. Более двадцати лет молчал театр, ушел в историю симфонический оркестр. Самое главное сохранить язык, а остальное приложится.

- Культура выражается, в том числе, и в обрядовой практике, и символике тоже. У нас кардинально меняются обрядовые нормы. Мы хорошо помним время, когда все говорили о том, что в частности, тот же поминальный обряд у нас "мегрелизован". Сегодня он не только  мегрелизован,  все это становится похоже на презентацию уровня благосостояния. Куда мы катимся?

- Да, согласна. И эта сторона нашей культуры на моем веку сильно изменилась. Что-то изменилось в лучшую сторону. Так, например, в Абжуйской Абхазии покойника раньше не придавали земле по 10 дней, носили очень тяжелый траур и так далее. Но  стало больше формальностей, неискренности, многократные сборы денег. Много в нашей жизни появилось мещанства. Поминальный стол мало отличается от свадебного. Атмосфера застолья тоже схожа. Некоторое время назад мне довелось наблюдать жизнь нашего  села. Моя поездка была связана с трагическим событием: в  автокатастрофе  погибла  молодая невестка, осиротело двое детей в возрасте годика и пяти лет. Были ее поминки.  Я поехала заранее, чтобы помочь, и имела возможность увидеть то, чем и как сегодня живет это село. Сердце рвется от обиды за то, что там происходит. Каждая семья выживает как может. По сравнению с  тем, что было, сегодняшнее состояние иначе как убогостью не назовешь. Но главное, что за эти годы произошла страшная трагедия с психологией, культурой и языком. В основном, все - и стар, и млад говорят на полуабхазском, полурусском, полублатном нецензурном языке. От Апсуара мало, что осталось. А то, что выдается за "апсуара",  это какой-то ужас.

Покойников в абхазском селе оплакивают  по-русски: "Бедная, отмучилась!". В многометровой "Ашьапа" слышна в основном русская, с небольшой примесью абхазского,  речь соседей,  бслуги. Памятники устанавливают, ориентируясь не  на части света, а на то,  как пролегает дорога, лицом к ней. Надгробная плита, как правило, надписана на русском языке. Появилось  много показного, что для абхазов  раньше было не характерно.

Все  смешалось. Свадьба от поминок мало отличается. Скорби на лице людей, которых постигло горе, не видно. Когда им об этом думать? Они озабочены больше тем, как принять гостей, накрыть стол и  не опозориться. Все, кто приходит к ним, якобы посочувствовать, делают это в большинстве формально. Хождение по похоронам и по поминкам стало образом жизни. Эти корзины с бананами, ананасами, торты, курицы, индюшки, коробки конфет, шампанское, виски, коньяки, мартини.  Идут смотрины, кто кого перещеголяет, а отнюдь  не беспокойство о душе усопшего. Так называемые христианские и мусульманские традиции, а вернее их полнейшее отсутствие, невежество и самодеятельность приобрели гигантский и  устрашающий  характер. Люди ропщут, но следуют этому оголтелому безумству. Нужно  законами  снять с них с них это наваждение. Они уже сами с этим справиться не могут. Они не способны созидать. Все их средства направляются не во благо их детей, а на  ненужные никому цели.

У христиан для этого есть церковь. Ставятся заупокойные  свечи. Все эти обряды должны быть чем -то сокровенным, личным, а не показным. На мой взгляд, в основном, несмотря на  войну, принесшую столько горя, поствоенный уровень национального самосознания очень низкий. Думаю, что это обусловлено множеством многоплановых проблем, навалившихся на людей, а также  недостатком  идеологической работы с народом. И, к сожалению, все увиденное типично для всего нашего общества. Пока мы пребываем в этой возне, нашу страну активно  осваивают пришлые. Опомнимся , будет поздно. Так никогда мы не построим  никакого государства, да и сами сгинем. Тогда зачем за это было отдано столько жизней? Мы у опасной черты. Некоторые полагают, что  в деревне сохранилось и хранится Апсуара. Отнюдь – нет.  

- Иногда, когда общаешься с нашей молодежью, хочется об очень многих людях  сказать "бывшие абхазы". Причем, кстати, не только об абхазах. Много "бывших" армян, русских и так далее. Причем речь уже идет не только о том, что люди не знают родного языка. Они имеют все меньше отношения к фамильным, родовым, региональным корням. Вы отмечаете эти процессы, или тут есть какое-то преувеличение в масштабах этого влияния?

- Вы говорите о "бывших" абхазах, армянах и даже русских. Речь идет о тех, кто формально  являются абхазами, армянами и русскими, но при этом  не являются носителями своих языков, культуры, поведения. Это большая беда. И вина в этом старших, родителей ,школы, общества. Значит,  была прервана эстафета преемственности. Что касается абхазской молодежи, то хотелось бы отметить, что с каждым годом все труднее ее идентифицировать  как абхазов.  Если не принять серьезных мер, то мы можем войти  в необратимую фазу своего развития. Я не сомневаюсь в патриотичности нашей молодежи. Такие же, как и они не пожалели своей жизни за родину. Они талантливы.  Их необходимо наставлять. И вот в день государственного флага Абхазии традиционно молодежь  одевается  в национальные одежды. Но, к сожалению, за внешней искренней формой проведения праздника почти полное отсутствие абхазской речи.

Интервью взяла Стелла Адлейба