Абхазские цыгане ломают стереотипы

Цыганская община в Сухуме не похожа на другие, в криминальных сводках цыгане не фигурируют, мирно уживаются с местными жителями и занимаются легальным бизнесом.

Владимир Бегунов, Sputnik.

Массово абхазских цыган общественность видела только раз – на похоронах,  когда вся цыганская община пришла на похороны проститься с президентом Абхазии Сергеем Багапшем. Как живет цыганская община, узнавал корреспондент Sputnik Владимир Бегунов в месте их компактного проживания – в Старом поселке Сухума.

В администрации столицы Абхазии нам рассказали, что больше двадцати лет назад у цыган был свой барон. Жил он в большом доме у маяка, но после войны о нем никто не слышал. Когда именно он уехал и куда – неизвестно. Выезжали мы в Старый поселок без особых надежд. Останавливаемся у магазина, спрашиваем у выходящей с покупками женщины:

—  Подскажите, а где тут цыгане живут?

—  Где-то рядом. Обычно они тут все собираются. Странно, что сейчас никого не видно.

Колесим по району. Наконец видим детвору, явно цыганскую.

—  Парни, вы цыгане? Кто у вас тут главный?

Меня подводят к подъезду, из которого появляется старичок в пиджаке. Объясняю, что мне нужен глава общины. Старичок улыбается и громко в дверь кого-то зовет.

Наконец, появляется мужчина лет тридцати – тридцати пяти.

—  Что вам нужно?

—  Глава цыганской общины нужен. Я журналист, хочу поговорить, как вы тут живете.

—  Можете со мной поговорить.

—  Вы главный?

—  Зачем главный? Такой же, как все. Но могу ответить на все вопросы.

—  Как вас зовут?

—  Миросан Бабиров.

—  Сколько вообще здесь проживает цыган?

Миросан задумывается, загибает пальцы, считает шепотом, потом говорит:

—  Семей двадцать-тридцать… Нет, больше, еще на маяке живут несколько семей.

—  А откуда вы все?

—  Местные. Большинство местные.

Пацанва крутится рядом, старичок в пиджаке улыбается. Все они плохо говорят по-русски, что затрудняет общение. Приходится задавать прямые конкретные вопросы. К тому же, совершенно непонятно, говорят они правду или нет.

—  Чем в основном занимаются цыгане, торговля?

—  Да, торгуем на рынке. Вот, Алим Байрал, — указывает на старичка в пиджаке, — кузнецом всю жизнь проработал. Он тоже коренной, родился здесь. Еще кузнецы есть.

—  Мне это интересно, потому что цыгане в основном — это криминал или артисты. А вы тут тихо живете. Местные на вас не жалуются.

—  Что делать, брат?! Время такое, воровать уже не вариант!

—  И барона у вас нет? Был же?

—  Был, сейчас нет. Зачем барон? Сами по себе живем. Спокойно, никакого криминала.

—  Дети ходят в школу?

—  Ходят.

Пацаны, поняв вопрос, начинают шуметь. Один, говорящий по-русски, говорит: “Ходим во  вспомогательную школу”.

—  Не только, — продолжает Миросан, — еще в седьмую, восьмую, двенадцатую ходят.

—  Вы запомнились всем, когда массово пришли на похороны президента. Это из уважения к нему? Почему вы тогда решили появиться на публике?

—  С властью надо сотрудничать, чтобы знали, что мы есть. Может, понадобится нам, что идти в администрацию придется…

Общение затрудняется. Видно, Миросян больше на вопросы отвечать не хочет или, действительно, не понимает. Я спрашиваю о событиях в Туле. Там уже два дня продолжается цыганский бунт. Цыгане начали массовые выступления, когда газовики попробовали отключить их незаконные врезки в газовую трубу. Миросян говорит, что не знает, что там и где происходит. Кто-то из детворы спрашивает: “А вы из России? Это далеко?”

В конце я их фотографирую возле дома, и Мирослав вдруг заявляет: “Брат, мы же тебе все рассказали, дай сто рублей!” Лезу в бумажник. Он заглядывает через руку: “Да что там сто, давай двести! Есть же у тебя деньги!”. Получив двести рублей, цыгане шумною гурьбою провожают меня до машины.